27 декабря.
День памяти мучеников Фирса, Ле́вкия и Каллини́ка Кесарийских и мучеников Филимо́на, Аполло́ния, Ариа́на и Феоти́ха Антинойских.
в изложении свт. Димитрия Ростовского.
Святые мученики Фирс, Левкий и Каллиник родились в Вифинской области, а воспитались в городе Кесарии. Пострадали они за Христа в царствование императора Декия следующим образом.
Один из областных правителей, по имени Кумврикий, прибыл в Кесарию из Никомидии и ревностно утверждал здесь идолопоклонство, усердно заботясь об идольских капищах и жертвах и о всем, что было приятно врагу человеческого рода – диаволу. К тому же он принуждал и всех местных жителей, одних привлекая ласкою, других устрашая угрозами. Между тем в числе кесарийских граждан был некто Левкий, человек честный, разумный, учёный и благородный. При виде совершающихся беззаконий, он сильно болел душою и разгорался всё более ревностью по Боге. Наконец, он не в силах был таить долее горевший в душе его пламень ревности и не захотел более скрывать исповедуемую им истинную веру. Неожиданно явился он к правителю и сказал:
– Зачем, Кумврикий, вооружаешься ты, несчастный, на свою собственную душу, почитая бесчувственных и глухих идолов, и увлекаешь за собою к тому же печальному заблуждению множество других людей? Такие люди представляются более бесчувственными, чем камни и деревья, ибо не хотят познать своего истинного Бога и Спасителя и не желают ходить во свете, покинув тьму заблуждений.
Безумный правитель, не вынося высказываемой ему истины, пришел в ярость от этих слов, и тотчас же, без всякого допроса велел подвергнуть Левкия биению. Но Левкий, добровольно принимая мучения, благодарил Бога и тем привел мучителя в еще большую ярость, за что и был подвергнут истязаниям до тех пор, пока не обессилели бившие. Тело его, сокрушенное побоями, изнемогло, и он молился о полном освобождении своем от тела, желая преставиться ко Господу. Исполнению сего желания способствовал сам правитель, который велел вывести мученика за город и отсечь ему голову. Когда мучители вели святого на казнь, он шел без всякого страха и смущения, ничем не обнаруживая в лице своем боли и муки, но весь сиял радостью и блаженством, как будто его вели не на казнь, а на венчание. Далеко за городом ему отсекли голову, и он отошел на небеса принять за подвиг свой венец нетленный.
Слух о жестокости Кумврикия скоро распространился по всем окрестным странам, и христиане стали скрываться из страха пред его свирепостью. Но блаженный Фирс (хотя он и не был еще крещен, а только состоял в числе оглашенных), вооружившись ревностью по Боге, явился к мучителю и сказал: «Привет тебе, светлейший правитель!»
И когда тот отвечал ему взаимным приветствием, Фирс продолжал:
– Можно ли каждому пред вами, судьями, говорить – что он хочет, или же должно дожидаться вашего приказания и без того не произносить ни одного звука?
Правитель, как бы забыв, что он сделал с Левкием, отвечал:
– Можно, и до сего дня эта свобода говорить не отнималась ни у кого, особенно если предстоит сказать что-либо, клонящееся к общей пользе.
Тогда Фирс сказал:
– Что же можно сказать полезнее того, что полезно для души? И вот, я вижу, что ты многих утесняешь и лишаешь спасения, отвлекая их от истинной веры и по злобе своей привлекая к служению идолам. Чрез сие ты на свою душу разжигаешь всю геенну огненную. Посему я решился смело и свободно говорить с тобою и узнать от тебя, ради чего ты поставил законом – оставив Создателя неба и земли и всех людей, – поклоняться делу рук человеческих, как бы говоря дереву: «Ты мой отец» (как обличает идолопоклонников и святой пророк Иеремия (Иер.2:27)) и камню: «Ты меня родил»? И ради чего вся забота твоя о том, чтобы убедить всех людей (если бы это было возможно) разделить с тобою твой пагубный образ мыслей?
На это правитель сказал:
– Твоя несвоевременная и неуместная речь показывает, что ты заражен христианством. Впрочем, предоставь эти суетные вопросы и их ложные решения тем людям, которые занимаются в школах и не преданы попечениям о делах народных, а теперь повинуйся императорскому приказанию и принеси жертву богам. Если же не исполнишь сего, то получишь от нас возмездие за свои слова – в приготовленных для тебя мучениях.
– Так как вы – разумные создания Божии, – отвечал святой, -то вам не должно совершать что-либо неразумно и без тщательного расследования. Но если ты хочешь повиноваться безумному повелению твоего царя, то делай, что тебе повелено.
Кумврикий сказал:
– Я думаю, что тебя делает таким заносчивым наша снисходительность. Но, видя, что ты человек рассудительный и умный, я советую тебе оказать послушание и тем избежать мучений. Итак, ступай к жертвеннику и воздай должное богам, ибо таким образом ты получишь прощения прежней своей вины, сделаешься другом великого царя и всю остальную жизнь свою проведешь с нами в великой чести.
– Много размышлял я о настоящем деле, – отвечал блаженный, – и не думай, что ты застал меня неподготовленным и не обдумавшим всего заранее. Ведь я сначала долгое время обсуждал всё сам с собою и после тщательного исследования убедился, что ваши боги суть бездушные идолы и храмы их – нечисты; и я посмеялся над ними и избрал чистую и истинную христианскую веру. Итак не медли исполнить то, что тебе приказано царем относительно нас, христиан.
Эти слова святого привели мучителя в ярость, и он тотчас же велел некоторым из своих слуг, отличавшимся силою, крепко бить святого кулаками, а затем – привязать к его рукам и ногам ремни и тянуть его изо всех сил в разные стороны. Когда это было сделано, члены тела его выходили и вырывались из суставов, но мученик терпеливо и с светлым взором переносил это. Мучитель приказал выколоть ему гвоздями глаза, перебить челюсти и выбить зубы медными молотками. Святой же и среди мучений смеялся над мучителем и тем еще более раздражал его. Кумврикий приказал растопить олово, приготовить железный одр и положить на нем мученика лицом вниз, а сам призвал своих волхвов и увещателей, дабы они обольстили мученика словами. Они стали уговаривать святого, чтобы он, хотя бы только на время и наружно, оказал повиновение правителю.
– Чрез это, – говорили они, – ты избавишься от лютых мучений и получишь многие блага, а твой Бог простит тебя, зная немощь человеческой природы, и не прогневается, будучи, как мы слышали, благ и многомилостив.
Мученик отвечал:
– Потому-то я и терплю муки за Бога моего, что Он благ и многомилостив: ибо, если вы, хотя и слышите о бесконечных мучениях, вас ожидающих, однако не обращаетесь от заблуждений на путь истинный, то почему же мне не претерпеть мужественно временных страданий, воздаянием за которые будет Царство Небесное.
После таких слов мученика, его стали поливать кипящим оловом. Но принесенное в котле олово мгновенно разлилось потоком, обожгло и погубило многих из язычников, стоявших около. Святой же встал с ложа невредимым и совершенно здравым, и глаза его снова стали видеть по-прежнему. При виде сего чуда, все пришли в ужас, и сам правитель был крайне изумлен. Однако, хотя ему и должно было бы познать Того, Кто сотворил всё бывшее, он по своей вине пребывал в ослеплении ума; так сбылись над ним слова Писания: «Ты видел многое, но не замечал; уши были открыты, но не слышал» (Ис. 42:20).
И еще более разгневался он на мученика и, назвавши его волхвом и чародеем, подверг его еще большим мучениям. Но святой всё переносил мужественно; и слышан был свыше некий укрепляющий подвижника глас, которым язычники были приведены в великий страх, а верующие утверждены в вере.
Убоявшись продолжать мучения во стыд себе, мучитель велел связать мученика и бросить в темницу, а сам отправился домой, раздумывая, какими бы еще более жестокими мучениями истязать Фирса. Между тем святой в темнице усердно молился, чтобы Бог сподобил его святого крещения. И вот внезапно, по благодати Божией, ночью узы его развязались и темничные двери открылись сами собою. Выйдя из темницы, святой отправился к епископу кесарийскому, скрывавшемуся тогда от гонения. Епископ, увидев мученика, тотчас же пал к его ногам, ибо слышал уже о его мужестве и терпении и чрезвычайно почитал его. Но мученик, подняв епископа и сам припадая к его ногам, говорил:
– Не делай сего, честнейший отче! Не предвосхищай поклонения, которое должен воздать тебе я, ибо не благословить пришел я, а принять благословение.
Епископ сказал ему:
– Тебе должно благословить нас, как явно показавшему великую силу добродетели и облекшемуся в светлейшую ризу Духа чрез то, что ты претерпел столь лютые муки.
– Затем я и пришел сюда, – отвечал мученик, – чтобы облечься в ризу нетления, возродившись водою и Духом, ибо я еще не сподобился святого крещения. И так исполни немедля желание мое и соверши надо мною крещение.
Епископ тотчас же крестил Фирса, который, вышедши из купели, воскликнул:
– Господи Иисусе Христе, Боже мой, сподобивший меня возродиться водою и Духом! Дай и мне чрез страдания сподобиться крещения, которым крестился Ты, и, испив Твою чашу страданий, быть причастником Твоей смерти.
Затем, побеседовав с епископом и простившись с ним, Христов страдалец возвратился в темницу, причем ему предшествовал чудесный свет, а вслед за ним шли святые Ангелы, как ясно видели некоторые из достойных. В темнице он проводил время в обычных молитвах.
В это время один сановник, по имени Сильван, родом перс, человек жестокий и немилосердный, желая показать себя благожелателем и единомышленником императора, просил последнего даровать ему, Сильвану, власть исследовать, действительно ли исполняют царские повеления мучители, поставленные для погибели христиан. Получив эту власть, он прибыл в Никею и Кесарию, всюду принося жертвы идолам и запечатлевая идольские праздники христианскою кровью. Ему, между прочим, доложено было и относительно великого Фирса, что он не может быть побежден никакими мучениями и в тоже время изумляет людей знамениями и чудесами. Тотчас же Сильван приказал привести его к себе, а сам стал совершать жертвоприношения главному языческому богу Зевсу. На следующий день он вместе с Кумврикием сел на судейском месте и, призвавши Фирса, сначала велел прочитать во всеуслышание прежний его допрос, а затем сказал мученику:
– Не думай, Фирс, что ты будешь страдать по-прежнему: ты примешь еще более жестокие мучения, если останешься при своем упорстве.
Мученик отвечал:
– Тот, Кто дал мне силы перенести все прежние муки, Господь мой Иисус Христос, и ныне предстоит предо мною, избавляя меня из ваших рук, ибо Ему Единому я служу и Его Одного признаю за Бога, а ваших языческих идолов и богов считаю полным заблуждением. Впрочем, если ты желаешь склонить меня к принесению жертвы не принуждением и насилием, а благоразумным советом, добровольно, то скажи: кому и как должен я принести жертву? А я, увидев справедливость твоих слов, охотно покорюсь и не буду напрасно противиться истине.
Тогда Сильван взял святого за руку и сказал:
– Пойдем в храм, и там тебе будет показано, кому ты должен будешь принести жертву.
Когда они пришли в храм Аполлона, находившийся вблизи, Сильван, указывая рукою на идола, сказал:
– Вот – бог, которого мы почитаем, и если ты, Фирс, помолишься ему, принеся жертву, то приобретешь себе великого хранителя и получишь благодать у прочих богов.
Мученик сказал:
– Смотри же, какую я ему принесу жертву и как буду умолять его.
И когда все со вниманием обратили на него взоры, он, воздевши руки и возведши очи к небу, призвал неисповедимую силу Божию; внезапно загремел гром и идол Аполлона упал на землю и рассыпался в прах. Святой же мученик, обратившись к стоящим около, сказал:
– Смотрите: ваши боги суть только создание человеческое и не могут вынести даже имени истинного Бога.
Сильван, пришедший в ярость, сказал на это:
– Я твое волшебство вконец уничтожу и истреблю. И тотчас он велел острыми железными гребнями терзать тело мученика до костей, так что плоть святого кусками отпадала на землю, а мучитель говорил:
– Где же Бог – помощник твой, Которого ты чтишь и на Которого надеешься?
Мученик отвечал:
– Неужели ты не видишь действующую во мне силу Христову, явно укрепляющую меня против ваших нападений? Каким образом земное и немощное тело могло бы перенести такие муки, если бы не была подаваема ему Божественная помощь свыше?
Тогда Сильван приказал принести огромный котёл, наполнить его водою и развести под ним огонь. Когда котёл сильно закипел, мученика связали по ногам веревкою и опустили вниз головою в кипящую воду. Но святой призвал имя Христово, и котёл распался, вода разлилась, а сам он остался невредим. Мучитель был посрамлен и пришел в ярость; но так как у него были еще и другие общественные дела, то он велел отвести мученика в темницу.
Вскоре Сильван вместе с Кумврикием отправился в приморский город Апамею, приказав вести за собою и святого – связанного. Приблизившись к городу, он остановился и, призвав к себе мученика, сказал:
– Здесь, Фирс, или дай обещание принести жертву богам и ты останешься жив, или же ты лютым образом будешь лишен жизни.
Святой в ответ сказал ему тоже самое, что говорил и раньше, и при этом прибавил в заключение:
– Скорее души ваши исторгнутся у вас.
Мучители еще более разгневались на Фирса, велели влечь его с побоями в город и там бросить за его, как они говорили, волшебства в море, дабы он принял мучительную погибель и даже не удостоился по смерти обычного погребения. Но не успели они еще войти в город, как начало исполняться пророчество мученика: Сильван внезапно обессилел, а Кумврикий заболел лихорадкою, и на четвертой день оба они жалким образом окончили жизнь. Говорят, что даже земля не принимала их нечистых тел до тех пор, пока не помолился о том святой мученик. И оставался святой в Апамее двадцать три дня, находясь в узах, до прибытия нового правителя.
Прибыл новый правитель, по имени Вавда, характером и злобою к христианам подобный своим предшественникам.
Рассмотрев дела прежних правителей и узнав о мученике Фирсе, он призвал его на допрос. Святой оказался по-прежнему непоколебим в вере христианской и по-прежнему отказался повиноваться нечестивым требованиям языческим. Вавда приказал зашить его связанным в мех и бросить в море за тридцать стадий от берега. Но мех внезапно разорвался, узы развязались, и видно было множество светоносных мужей, ходивших по морю, которые, взяв мученика, вывели его на сушу. При виде сего, слуги правителя в страхе побежали к нему и рассказали о случившемся. Тогда он сам пошел на берег и, нашедши там мученика, который стоял один, сказал ему:
– Правда, удивительны ваши христианские волшебства и чары, если и само море повинуется вам, как я вижу, и если вы у самих законов природы отнимаете силу. Но, несмотря на то, никакие волшебства не помогут вам и будут для вас только причиною еще более жестоких мучений и лютой смерти.
Мученик отвечал:
– Долго ли ты останешься ослеплённым и, подобно своим богам, не будешь видеть, имея очи? Как может кто-либо волхвованием поработить себе законы природы? Кто из ваших волхвов или из почитаемых вами богов, в которых всё суть обольщение волшебное и обман, – кто из них сделал так, чтобы человек, брошенный в море, был поднят руками Ангелов и, невредимый и здоровый, ходя по морю, как посуху, вышел на землю?
Правитель велел схватить мученика, связанного вести за собою и при этом крепко бить палками, а сам отправился в Кесарию. Жители Кесарии, узнав, что к ним идет новый правитель и ведет с собою святого мученика Фирса, все вышли из города, как будто для встречи правителя, на самом же деле – чтобы посмотреть на страдальца Христова, которого все хотели видеть. Как только все вступили в город, мученик тотчас же был брошен в темницу. Правитель долго раздумывал, какому бы роду казни подвергнуть мученика и, наконец, решил отдать его на съедения зверям, находя эту смерть наиболее мучительною. Он велел собрать самых свирепых зверей всякого рода и морить их голодом, чтобы они стремительнее бросились растерзать осужденного.
Когда в течение 30 дней звери были подготовлены, мучитель собрал весь народ ко храму Зевса и принес ему торжественное жертвоприношение. Затем велел вывести из темницы Фирса, осужденного на съедение зверям.
Между тем святого, по тайному приказанию правителя, посещали в заключении многие друзья и знакомые и умоляли его смиловаться над самим собою и избежать страшной смерти, исполнив то, чего от него требовали.
– Таким образом, – говорили они, – ты избавишься от погибели, удостоишься почестей и сделаешься угоден царю.
Но святой был, по слову Давида, «как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих» (Пс. 37:14).
Когда же его привели к правителю, который в то время приносил жертвы, тот сказал ему:
– Мы были слишком милостивы, дав тебе столько времени на размышление. Итак, если желаешь себе пользы, то теперь, когда видишь всё свое отечество приносящим жертвы великому богу Зевсу, – приступи и ты и принеси жертву, чтобы тебе избавиться от погибели. Если же нет, то когти и зубы зверей растерзают тебя, и никто не поможет тебе и не избавит тебя от беды.
Мученик сделал вид, что он согласен, и сказал:
– Я давно уже решил принести жертву вместе со своими согражданами. Но как бы не прогневался Аполлон, если я, миновав его, принесу жертву одному только Зевсу.
Услышав это, правитель обрадовался и сказал:
– Принеси жертву одному только Зевсу, а я тебе порукою в том, что ни один из остальных богов не разгневается на тебя.
Мученик на глазах у всех приблизился к идолу Зевса и, когда сотворил про себя молитву истинному Богу, сделалось страшное землетрясение, и идол Зевса упал на землю. Язычники в страхе разбежались, и один только мученик остался в храме. Исполненный ярости, мучитель велел вести святого на съедение зверям.
На зрелище это сошлось множество народа, и когда выпустили на святого зверей, казалось, что он стоит среди зверей не один, а с какими-то другими тремя лицами; и звери ходили кругом него и кротко ласкались к нему, как будто давно знали его. Он же, воздев руки кверху, сказал:
– Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, за то, что прославил Ты во мне Имя Твое Святое и явил на мне милость Твою, заградив предо много уста зверям, как некогда пред Даниилом, рабом Твоим. Ты, Владыка, как тогда, так и ныне творящий чудеса, сотвори так, чтобы дикие звери эти ушли каждый в свое жилище, не причинив вреда никому из находящихся здесь!
Затем, помолившись, он сказал зверям:
– Во имя истинного Бога, возвратитесь в пустыню, каждый в свое логовище, откуда вы выведены, и не причиняйте никому вреда.
И тотчас звери убежали, причем двери раскрылись пред ними сами собою. Все присутствовавшие в страхе разбежались, кто куда мог, боясь вырвавшихся зверей, которые однако сами стремительно бросились бежать в пустыню. При виде этого чуда, многие из язычников обратились ко Христу.
Вавда, не зная, что делать, повелел опять связать святого и бросить его в темницу. Но чрез несколько дней, отправляясь в город Аполлонию, отстоявший недалеко от Кесарии, велел и Фирса вести туда вслед за собою. Прибыв в Аполлонию, Вавда устроил там в храме Аполлона всенародный праздник. Храм же этот был наполнен идолами. Приведя туда Фирса, Вавда велел больно бить его пред идолами палками. Но святой, терпеливо перенося удары, как будто они наносились ему не в действительности, а во сне, молился Богу, иссушающему бездны и ниспровергающему горы единым мановением.
– Да будет на мне, – говорил он, – рука Твоя, Господи, не удали помощи Твоей от меня, но призри на меня и защити меня, дабы не постыдиться мне, ибо я Тебя призвал.
Когда он помолился таким образом, внезапно произошло землетрясение в городе, правителя постигла болезнь, руки бивших святого ослабели, и многие идолы попадали на землю и валялись, разбитые в куски. А Фирс, полный радости по Боге, смеялся над идолами и над мучителем, и говорил:
– Что же ты не поможешь своим богам, валяющимся в таком бесчестии на земле и просящим у тебя помощи, но оставляешь их, брошенных, на глазах у всех – на посмешище тем, кто не ослеплён?
Хотя правитель и страдал от тяжкой болезни, но злоба его сохранилась во всей силе, и потому он сказал:
– Волхвования мерзкого Фирса делают для меня жизнь тяжелее смерти!
В это время в Аполлонии находился языческий жрец Каллиник. Видя с самого начала чудеса, совершаемые святым мучеником Фирсом, он стал сознавать бессилие своих богов. Приемля в свое сердце семя истинной веры, он говорил в себе:
– Боже, Фирсом проповедуемый, творящий дивные и славные чудеса! Ты и меня, как новоизбранного воина, приими и укрепи и утверди против восстающих на истину Твою!
Так беседуя тайно с Богом, он явился к правителю и хитроумно посмеялся над ним.
– Светлейший правитель, – сказал он – человек тот, претерпевая жестокие мучения, низверг на землю и уничтожил величайшего бога Зевса, солнценосного Аполлона, сокрушил уже в третий раз и самого Геркулеса, непобедимого в брани, низложил – не руками, не оружием, не мечом, а одним только словом и призыванием Христа, претерпевшего крест и смерть. Итак, если угодно твоему могуществу, восстановим бога Геркулеса, помогающего некоторым в бедах, и будем умолять его, чтобы, припомнив свое прежнее мужество, он пришел и помог так сильно обиженным Зевсу-отцу и божественному Аполлону: ибо сами они, мне кажется, спят крепким сном.
Правитель, не поняв насмешки, сказал:
– Так как я болен, то ступай один, умоляй за нас богов и возбуди их скорее против этого чародея Фирса.
Каллиник же продолжал:
– Но я думаю, что велика сила Бога, низвергшего их, и боюсь, что наши боги не в силах будут помочь даже и себе самим.
Тогда правитель, поняв наконец истинный смысл слов Каллиника, сказал:
– Ужели и ты, Каллиник, обольщен волшебством этого чародея?
Каллиник, не желая ни продолжать начатый разговор, ни скрывать долее свою веру, тотчас же отправился домой, остриг волосы на голове и бороду, снял одежды своего сана и, принесши всё это к правителю, бросил к его ногам.
– Возьми, правитель, – сказал он, – мои волосы и одежды, оскверненные смрадом и дымом жертв, пролитием крови и диавольскими таинствами: вместе с ними я отвергаю свое прежнее заблуждения и начинаю новую жизнь, ибо я – уже христианин.
Правитель был чрезвычайно удивлен этой неожиданною переменою в Каллинике.
– Что с тобою, Каллиник, – говорил он, – разве чудеса этого чародея возымели над тобою такую силу, что даже твою благородную душу, – душу служителя богов, получившего от них многие милости, отвратили от веры отцов и вовлекли в окончательную погибель?
Каллиник сказал:
– В перемене моей более всего виновен сам Геркулес, который совершив, как рассказывается о нем, столько побед, теперь не мог противостоять одному слову сего мужа и пал столь жалким образом, показывая, что смеха достойны те басни, которые известны у людей о нем и о прочих богах.
– Вовсе нет, – возразил правитель, – но ты прельстился волшебством Фирса и надеешься, что и сам ты посредством чар будешь творить такие же чудеса. Однако ни тому волхву, ни тебе христианские волшебства не принесут пользы, если ты не раскаешься и не воздашь по-прежнему чести богам.
Каллиник, желая явным образом посрамить неразумие правителя и твёрдо надеясь, что и с ним, Каллиником, будет Бог, как и с Фирсом, сказал:
– Так как ты, правитель, в настоящее время болен, а меня считаешь обольщенным чарами, то обратимся, если тебе угодно, к великому Асклипию и вместе помолимся ему о твоем выздоровлении: тогда ты узнаешь, что я не обольщен никаким волшебством.
Правитель, не уразумев, как следует, слов Каллиника и думая, что жрец снова возвращается к своим богам, тотчас пошел с ним в храм. Когда они вошли туда, Каллиник начал молиться в душе, говоря:
– Господи Иисусе Христе, познанный мною, как Бог Истинный, чрез раба Твоего Фирса, и без числа мною прогневанный и несмотря на то, не отвергший меня! Восстань ныне в помощь мне и яви во мне силу Твою!
Когда он так говорил про себя, послышался некий глас свыше, укрепляющий его и призывающий к подвигу. И он, исполнившись дерзновения и призвав имя Христово, стал поносить идола Асклипия, и тотчас идол, как бы сверженный сильною рукою, упал к его ногам. Тогда Каллиник, взглянув на правителя, сказал ему с насмешкою:
– Видишь сам, что бог твой не может встать, если ты сам не поднимешь его. Убедись же, что это – не волшебство, а действие чрез меня силы Божественной.
Но правитель, хотя в душе скорбел о том и сожалел Каллиника, однако велел заключить его в темницу, а наутро издал смертный приговор ему и Фирсу в таких словах:
– Каллиника, отпавшего от служения богам и от их почитания и приставшего к христианской лжи, повелеваю умертвить мечом; Фирса же, гордящегося своими чудесами, и прельстившего ими окаянного Каллиника, повелеваю положить в деревянный ящик и перепилить пилою.
Каллиник немедленно был выведен воинами на казнь. Он испросил себе времени на молитву и, после продолжительной молитвы, был усечен мечом. Затем, когда мучители положили святого Фирса в ящик и взяли пилу, чтобы перепилить его, то пила сделалась в руках их необычайно тяжелою, так что они едва могли поднять и водить ею, а между тем на дереве ящика она была так легка, что не оставалось даже следа от ее зубьев. Долго, до пота трудились мучители, но ничего не добились; наконец, ящик внезапно открылся, и святой вышел из него с светлым лицом и сердце его было полно неземной радости. Стоявшие вокруг пришли в ужас, и никто не смел коснуться святого, ради совершившегося чуда. И был слышан глас свыше, призывавший мученика к небесной награде. Уразумев, что наступил конец подвига, святой воздвиг руки, а вместе и ум свой к небу и воскликнул:
– Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, за то, что Ты меня недостойного принимаешь, как наследника благ Твоих, и поставляешь меня в числе благоугодивших Тебе. Приими же ныне в мире душу мою и введи ее во святые обители Твои к неизреченному блаженству, Тобою даруемому!
Затем, осенив себя крестным знамением, Фирс предал в руки Божии святую душу свою. Таким образом, тот, которого не могли умертвить многочисленные жестокие мучения и истязания, окончил жизнь свою естественною смертью.
По прошествии многих лет, воцарился жестокий Диоклетиан, и опять повсюду разослан был императорский указ о том, чтобы все принимали участия в полонении идолам, а отказывающиеся предавались бы смерти. В то время в Фиваиде правителем был некто Арриан. Стараясь в точности исполнить нечестивое повеление жестокого царя, он, во время пребывания своего в городе Антиное, схватил двух знатных христиан, Аскалона и Леонида, и, после различных мучений, предал их смерти. Затем он велел схватить всех присутствовавших там христиан и, разложив перед ними орудия пытки, сказал:
– Вот, двоякая участь ожидает вас: принесите жертвы богам, и тогда вы останетесь целыми и свободными, если же откажетесь повиноваться, то будете преданы на мучения и даже на смерть.
Лишь только правитель сказал это, тотчас тридцать семь мужей, смело и единодушно выступив вперед, изъявили готовность скорее умереть, чем повиноваться безбожному повелению. Но, после многочисленных пыток, один из них, по имени Аполлоний, церковный чтец, от вида многоразличных мучений, пришел в ужас и, то трепетал при мысли о предстоящих мучениях, то боялся погубить свою душу, отпадши от Христа. Он стал раздумывать, как бы ему избегнуть и жертвы идолам и лютых мучений, так чтобы и душу спасти от власти диавола, и тело избавить от рук мучителей. В то время, как он колебался таким образом, около него стоял один язычник, по имени Филимон, служивший музыкантом у правителя.
Заметив его, Аполлоний подозвал его к себе и пообещал ему четыре золотых монеты, если он, под видом его, Аполлония, принесет жертвы, прикрывшись его одеждою, чтобы не быть узнанным. Филимон согласился: оделся в одежду Аполлония и, прикрыв лицо, пошел к жертвеннику. Но, Бог, дивно промышляющий о спасении всех людей, восхотел привлечь к себе чрез Аполлония Филимона, а чрез Филимона Аполлония. И когда Филимон в одежде Аполлония приближался к идольскому жертвеннику, в сердце его воссиял свет благодати Господней, и отверзлись его духовные очи к познанию истины. Осенив себя крестным знамением, как христианин, он стал пред правителем. Последний спросил окружающих:
– Кто это?
Они ответили ему:
– Один из христиан.
Правитель велел ему принести жертву, но он громогласно воскликнул:
– Не принесу! Я – христианин, раб Христа, Бога Живого.
Правитель сказал:
– Разве ты не видал недавно, какие мучения претерпели Аскалон и Леонид и какою лютою смертью они погибли?
Филимон, под видом Аполлония, отвечал:
– То самое именно, что Аскалон и Леонид, пострадавшие недавно за Христа, оставили нам пример мужественного терпения, это и было для меня побуждением безбоязненно идти на муки. К сему побудило меня еще то чудо, которое совершилось на твоей ладье, когда ты хотел переехать через реку, а ладья остановилась посреди реки, на самой глубине, и не могла дойти до берега – за то, что ты не хотел назвать Христа Богом.
Тогда правитель велел призвать музыканта Филимона, надеясь, что он своею игрою на флейте очарует и смягчит дух христианина, легко даст другое направление его мыслям и склонит его к жертвоприношению идолам. Не знал он, безумный, что пред ним и есть сам Филимон, и что он говорит своим настоящим голосом, так как ранее правитель слышал только игру его на различных инструментах, а теперь услыхал его раздельную речь, внушенную ему Духом Святым. Филимона между тем всюду искали и не нашли. Призвали брата его Феона и стали спрашивать, где находится Филимон. Он же, узнав брата в одежде Аполлония, но не зная ничего о происшедшем, сказал:
– Вот Филимон стоит перед вами.
Правитель приказал открыть лицо стоящего и, увидев Филимона, начал громко смеяться, думая, что Филимон сделал это в насмешку над христианами и для того, чтобы потешить присутствующих. Затем он велел Филимону сбросить чужую одежду и идти вместе с ним к жертвеннику. Но Филимон объявил, что он – действительно христианин, и стал смеяться над языческими богами. Судия был чрезвычайно удивлен этим и, смотря на Филимона, воскликнул:
– Во имя благополучия народа римского, – правда ли то, что ты сейчас делаешь и говоришь, Филимон, или это придумано тобою в насмешку над христианами?
Филимон отвечал:
– Клянусь не римским благополучием, а своим собственным спасением и Владыкою моим Царем Христом, что я не смеюсь над христианами, а заявляю о действительной перемене, происшедшей в моем сердце, и исповедую мою веру во Христа и утверждаю, что за это исповедание я готов умереть не один раз, а тысячи.
Эти слова привели правителя в бешенство, и он, обратившись к окружающим, спрашивал их, нужно ли убить Филимона немедленно за то, что он всенародно поносил богов, или дать ему время на размышления и раскаяние. Народ, любивший Филимона за его прекрасную игру на флейте, умолял правителя не губить утехи всего города. Тогда правитель сказал Филимону:
– Смотри, как любит тебя народ: тебя называют «общей утехою». Итак, хотя бы из благодарности за это, соверши привычное для тебя дело, – принеси жертву богам, хранителям города. Вот, наступает великое празднество, на котором и тебе следует на трубах и свирелях воздать хвалу богам и тем возвеселить самого себя и усладить наш слух.
– Этот праздник ваш, – сказал Филимон, – приводит мне на память праздник, совершаемый на небе, а звуки труб возбуждают во мне желания услышать ангельские песнопения. Знай же, что ты напрасно трудишься, стараясь отвратить меня от моего исповедания: таким путем ты не только не добьешься никакого успеха, но, напротив, возбудишь в моем сердце еще большее стремления ко Христу.
Правитель сказал:
– Но если ты даже и претерпишь, как обещаешься, все муки за Христа, – что приобретешь ты этим, когда ты – не вполне христианин, так как не принял подобающего по их закону крещения?
Услышав это, Филимон воскликнул:
– О, да пребудет со мною огонь духовный, возженный в сердце моем! Правитель! Какою благодарностью обязан я тебе за то, что ты, хотя и против своего желания, облагодетельствовал меня, напомнив мне о святом крещении!
Сказав это правителю, он вышел на средину собрания и громко возгласил:
– Если между вами есть иерей христианский и если он ради истинной веры пренебрегает мучениями, то умоляю его: пусть идет скорее сюда и преподаст мне святое крещение!
Видя, что все одержимы страхом и никто не отваживается подойти к нему и объявить себя христианским священником, он болел сердцем и, наконец, с горячими слезами воззвал к Богу:
– Боже мой, Господи Иисусе Христе, милостиво призревший на меня и воззвавший меня из глубины заблуждения! Не оставь меня без святого крещения, но, каким ведаешь образом, пошли мне иерея и воду, дабы я крестился, как и прочие христиане!
Тотчас после его молитвы, спустилось сверху облако и, окружив трижды, оросило его дождем, знаменуя тем над ним святое крещение, и затем опять поднялось кверху. Все пришли в изумление; ослепленный же злобою правитель сказал, что это – волшебство и помрачение очей.
Потом святой помолился о том, чтобы все его свирели и трубы, отданные им Аполлонию в то время, как оба они менялись между собою одеждами, были сожжены, и чтобы таким образом не оставалось никакой памяти о его суетном искусстве, и никто из язычников не мог бы уже сказать:
– Вот трубы Филимона.
И действительно, огонь, сшедший с неба, зажег и уничтожил их все на глазах у Аполлония.
Между тем приближался час страданий и для самого Аполлония, так как брат Филимона Феон, явившись к правителю, подробно рассказал ему о том, как Аполлоний одел Филимона в свою одежду, и, заставив его, вместо себя, пойти на подвиг исповеднический, сделался виновником его погибели. Немедленно был приведен и Аполлоний, и правитель Арриан, посмотрев на него с великим гневом и угрозою, сказал:
– Что это такое, негоднейший из людей? Что сделал ты с нами, со всем городом и с этим жалким человеком? Ты, из гордости презирая богов и законы, а по трусости уклоняясь от мучений, обменялся с ним одеждами и каким-то волшебством извратил его сердце и лишил весь город его великой утехи. Если ты боялся мук, то тебе следовало бы прийти ко мне и открыть мне свою душу, и я, по закону человеколюбия, простил бы тебе все и оставил бы тебя жить на свободе и беспечально.
На эти слова правителя Аполлоний отвечал:
– Хорошо и правильно поступаешь ты, укоряя и злословя меня, и я против этого не буду говорить ничего: я и сам считаю себя виновным – но не в том, что я сделался причиною столь великих благ для Филимона, а в том, что не себе первому исходатайствовал я эти блага – и не в том, что он явился в моей одежде, а в том, что сам я скрылся под его одеждою. Но так как оба мы волею Божиею облеклись в ризу спасения, то знай за несомненное, что ни Филимон, ни Аполлоний никогда не принесут жертвы вашим богам; и если я ранее боялся мучений, то теперь, с помощью Бога моего, явлю тем большее мужество.
Разгневанный этими словами, мучитель велел, связав Аполлония, оставить его в этом положении для более жестоких мучений, а пока приказал трем воинам бить Филимона по лицу и глазам. Народ, увидя, как бьют Филимона, вознегодовал и кричал воинам, чтобы они перестали. После того правитель сказал Филимону:
– Пожалей себя, Филимон, или же, по крайней мере, пожалей народ, который терзается из-за тебя сердцем. Тебе должно размыслить о том, что если народ так возмущен, видя это малое твое мучение, то что будет, когда тебя подвергнут еще большим мукам? Принеси жертву, Филимон, и вознагради себя за настоящее страдание имеющими последовать затем наслаждениями, так как мы будем пиршествовать в храме Сераписа и предадимся всяким наслаждениям.
– Мне уготована вечеря на небе, – отвечал Филимон, и затем, обратившись к народу, сказал:
– Зачем скорбите, видя, как меня бьют? Разве не били нас приближенные правителя, когда я был еще среди вас флейтистом? Иногда они делали с нами и хуже, а вы громко смеялись: почему же не потешаетесь теперь? Но знайте, что в то время, как вы скорбите, Ангелы радуются за меня, видя меня христианином и чтителем истинной веры.
Мучитель, видя непреклонность Филимона, велел просверлить голени ему и Аполлонию, связать их веревками и влачить мучеников по всему городу. Затем Филимон был повешен на масличном дереве, и в него стреляли из лука, но стрелы не касались его, а одна из них отскочила к правителю и выколола ему правый глаз. Лишившись глаза и чувствуя сильнейшую боль, он изрыгал многие хулы и злословия на Христа и христиан, но, наконец, вынуждаемый болью, велел отвязать мученика и умолял его исцелить ему глаз. Но святой отвечал:
– Сейчас я не стану исцелять тебя для того, чтобы ты не вздумал приписывать полученное тобою благодеяние волшебству. Но когда я разлучусь с телом – ибо конец мой близок – ты придешь на мою могилу и, взяв с нее земли и приложив к глазу, призовешь имя Христово, и тотчас он исцелится.
После того, по приказанию правителя, обоим мученикам, Филимону и Аполлонию, отсекли головы, и честные тела их были положены близ святых мучеников Аскалона и Леонида. А мучитель, глаз которого болел невыносимо, пришел, хотя и против своего желания, к могиле святых и, взявши земли с нее, согласно с словами Филимона, приложил к своему больному глазу и сказал:
– Во имя Твое, Иисусе Христе, ради Коего сии мученики добровольно пошли на смерть, возлагаю землю на око мое и, если, исцелившись, я буду видеть, то и сам исповедую, что нет иного бога, кроме Тебя.
Как только он сказал это, тотчас же получил двоякое исцеление – глаза и души: глазом он увидел солнце, а душою узрел светлейшую солнца Правду, и пошел, радостно восклицая:
– Я – христианин!
Это он исповедал при многих свидетелях и принял святое крещение со всем своим домом, а тридцать шесть христиан, содержавшихся за Христа в узах, отпустил с миром. Затем, взяв плащаницы и драгоценные благовония, он со множеством народа и двумя епископами пришел на могилу святых мучеников и с честью совершил погребения их.
Между тем слух о том, что Арриан из язычника сделался христианином и не хочет уже более приносить жертвы богам, достиг до Диоклетиана. Император послал в Кесарию четверых протикторов, которым приказал привести Арриана, желая сам расследовать, правду ли о нем говорят. Протикторы, взявши Арриана, торопили его скорее отправиться в путь, но он умолял их позволить ему сходить ко гробу святых мучеников, и так как они не соглашались, то он дал им восемьдесят золотых монет и был, наконец, отпущен ими на могилу. Пришедши туда, он пал ниц и умолял святых мучеников помочь ему в подвиге. И вот из гроба послышался голос Филимона, говоривший:
– Мужайся, Арриан, и не бойся, ибо Сам Господь призывает тебя к Себе и ведет к подвигу и готовит тебе венец мученический, – и участниками в твоем подвиге и воздаянии за него ты будешь иметь тех самых четырех протикторов, которые пришли взять тебя.
Услышав этот голос, Арриан пришел в ужас, и вернувшись домой, вдохновленный благодатью Господнею, предсказал своим домашним о времени и образе своего мучения. Он призвал своих слуг и сказал им:
– Вы пойдете с нами до Александрии, а затем меня поведут к императору и, при помощи Божией, я совершу свой подвиг. В восьмой день месяца Фаменофа я буду зашит в мех и брошен в море. А вы в одиннадцатый день того же месяца, в шестом часу, выйдите на берег: там найдете вы мое тело, вынесенное на сушу дельфинами, возьмите его и положите с прочими мучениками.
Затем Арриан отправился в путь с протикторами и, прибыв к царю, сначала был принят им ласково. Но вскоре, после его прибытия, для императора приготовлена были баня, пред зданием которой стояла статуя Аполлона, и царь, отправляясь туда, взял с собою и Арриана. После мытья, выходя из бани и приближаясь к статуе, император сказал Арриану:
– Принеси жертву великому богу Аполлону и пойдем с веселым сердцем на вечерю.
Арриан отвечал ему:
– Как могу я сделать это после столь великих и многих чудес, совершенных Христом, истинным Богом, которые суть не басни, а несомненная истина? Свидетели их – мои глаза: как же могу я принести жертву бездушному и бесчувственному идолу?
Разгневанный царь велел тотчас же связать Арриану руки железными цепями, привязать к ногам большие камни, бросить его в глубокую яму и, засыпав землею и камнями, сравнять насыпь с землею. Наверху же засыпанной ямы он велел поставить свой трон и сел на нем, приказав воинам играть около себя на трубах, и говорил:
– Посмотрим, придет ли его Христос и освободит ли его из этой ямы. Потом он пошел во дворец, вошел в свою опочивальню и увидел железо и камни, которые были навязаны на Арриане, висящими над своей постелью, а самого Арриана лежащим на постели.
При виде этого, император пришел в ужас и смятение и подумал, что кто-нибудь из своих же изменил ему и строит тайные козни. Но святой Арриан сказал ему:
– Не смущайся: никто не изменял тебе и не восставал против тебя; но я – действительно Арриан, ввергнув которого в яму, ты говорил: «Посмотрим, придет ли его Христос освободить его». И вот, Христос освободил меня и повелел мне лечь на твоей постели.
Изумленный Диоклетиан долго стоял молча и, наконец, едва опомнившись, в страхе и смятении громко воскликнул:
– О, лукавое волшебство! Никто до сих пор не видал ничего подобного!
И многое другое говорил и кричал он и, наконец приказал завязать святого в мех с песком и бросить в море на глубоком месте. Между тем четыре упомянутых протиктора, старейшим из которых был Ееотих, явились к императору и объявили себя христианами. Они также были завязаны в мехи с песком и брошены в море вместе с Аррианом; дельфины же, приняв на себя их тела, отнесли их на Александрийское взморье, где слуги Арриана, по его завещанию, ожидали их на берегу. Они взяли из воды тела своего господина и четырех протикторов и с честью погребли их все вместе, славя Бога – Отца и Сына и Святого Духа, Коему и от нас да будет слава во веки. Аминь.
Отредактировано Трофимыч (2019-12-27 08:20:44)
